— За маленькую сережку не уцепишься.

— Конечно, нет, — согласился я.

— Вы думаете, что это сделала мисс Кэмпбелл?

— Именно это я и хотел у вас узнать. Были ли у нее к тому причины, какие-то побуждения?

— Может быть, и были. — Он облизал губы. — Она сама нацелилась на мистера Граффа, но он не реагировал.

— Вам сказала об этом Габриэль?

— Она сказала мне, что мисс Кэмпбелл ревнует ее. Она могла бы и не говорить этого. Я и сам все видел.

— Что же вы видели?

— Какими злобными взглядами они глядели друг на друга всю ту весну. Они все еще оставались в каком-то смысле подругами, вы знаете, как это бывает у девушек, но уже не нравились друг другу так, как раньше.

Потом, сразу же после этого события, сразу после дознания, мисс Кэмпбелл снимается с места и уезжает в неизвестном направлении.

— Но она вернулась.

— Она вернулась, когда прошло больше года, когда все улеглось. Впрочем, она по-прежнему проявляла большой интерес к этому делу. Прошлым летом задавала мне массу вопросов. Она придумала версию о том, что вместе с сестрой Риной собирается писать статью в журнал, но думаю, что на самом деле интерес их объяснялся другим.

— Какого рода вопросы они задавали вам?

— Не помню, — устало сказал он. — Думаю, примерно такие же, что и вы. Вы задали мне уже не меньше миллиона вопросов.

— Вы сказали ей о сережке?

— Может быть, и сказал. Разве это имеет значение? — Он оттолкнулся от стены, побрел вдоль галереи, посмотрел на светлеющее небо. — Мне надо пойти домой и немного поспать, мистер Арчер. В девять утра надо приступить к работе.

— Я думал, вы никогда не устаете.

— У меня подавленное настроение. Вы всколыхнули многое из того, что я хотел забыть. В общем, вы заставили меня пережить много неприятных минут.

— Простите. Я тоже устал. Впрочем, все это будет оправдано, если удастся раскрыть убийство.

— Разве? Предположим, вам удастся это сделать. И что будет дальше? — Его лицо выглядело печальным в сером свете, а в голосе звучала прежняя горесть. — Случится то же, что было раньше. Полисмены возьмут это дело в свои руки и все прикроют, ничего из этого не выйдет, никого не арестуют.

— Значит, раньше было так?

— Я же говорю вам, что так и было. Когда Марфельд понял, что он не может упечь меня, то сразу же потерял интерес к этому делу. Ну, и я тоже потерял к нему интерес.

— Я пойду дальше Марфельда, если будет нужно.

— Ну, и что толку? Для Габриэль это слишком поздно, и для меня тоже. Для меня это всегда было слишком поздно.

Он повернулся и пошел прочь от меня. Я спросил его вдогонку:

— Хотите, я вас подвезу?

— У меня своя машина, — бросил он через плечо с достоинством.

Глава 24

Мне бы надо было провести эту беседу получше. Я подошел к краю бассейна — последний участок вечера, ощущая в груди утреннее биение сердца, когда остывшая кровь вяло бежит по жилам. С океана дул легкий ветерок. Он увлекал на запад туман, который клубился и переливался, как катаракта, и уходил в неизвестность. Кое-где открывались просветы, через которые виднелись куски океана цвета черного гранита.

Наверное, я увидел и узнал о случившемся еще до того, как осознал этот факт. Неподалеку от берега в воде покачивался кусок черного топляка с пучком корней на одном конце. Предмет двигался медленно, рывками, подталкиваемый чередой разбивающихся о берег волн. Отростки показались мне слишком гибкими, чтобы быть сучьями бревна. Очередная волна выбросила предмет на влажный коричневый песок. Я напряг зрение: то было вовсе не бревно, а человек в темном подпоясанном пальто. Он лежал ничком.

Калитка в заборе была закрыта на замок. Я поднял указатель «Не бегать» с тяжелым бетонным основанием и стукнул им по замку. Калитка распахнулась. Я спустился по бетонным ступенькам и перевернул Карла Штерна на спину. На его лбу образовалась глубокая вмятина: он ударился или его ударили тяжелым предметом. Рана на его горле зияла беззубой пастью, беззвучно вопиющей о помощи.

Я медленно побрел к своей машине. Арендованный автомобиль Штерна с массой хромированных деталей оказался припаркованным возле проволочного забора. Ветровое стекло, приборная панель и переднее сиденье были забрызганы кровью. Кровь была и на лезвии ножа, который валялся на коврике. Он был похож на нож Штерна.

Я не притронулся ни к чему. Смерть Штерна меня не касалась. Я автоматически доехал до дома и лег спать. Мне снился мужчина, который одиноко живет в краю рассыпающихся камней. Он без особой пользы тратит массу времени на то, чтобы сообразить, как располагались рассыпавшиеся камни в памятниках и зданиях, когда они были целы, и может руководствоваться только самими обломками. Ему припоминается какое-то устное предание о том, что когда-то там стоял город. И еще более неясное сказание или, может быть, сон, приснившийся во сне, о том, что построившие этот город люди или их потомки собираются когда-нибудь его восстановить. И ему хочется присутствовать при завершении работ.

Глава 25

В половине восьмого меня разбудили звонком из бюро обслуживания.

— Поднимайтесь и сияйте, мистер Арчер!

— Разве я могу сиять? Я как в тумане. Я лег спать примерно час назад.

— А я еще вообще не ложилась. И к тому же вы могли бы отменить свой заказ.

— Вот теперь я его отменяю, навсегда. — Я находился в таком редком настроении измотавшегося человека, когда либо все представляется в смешном свете, либо хочется плакать в зависимости от того, в каком положении находится ваша голова. — А теперь повесьте трубку, черт возьми, и дайте мне поспать. Это жестокое и непривычное наказание.

— Ба, но утро сулит столько сюрпризов! — Ее секретарский инстинкт подсказал, как лучше поступить. — Минуточку, не вешайте трубку. Вам была пара междугородных звонков, оба из Лас-Вегаса. Первый без двадцати два ночи, молодая дама вроде бы очень жаждала поговорить с вами, но не захотела назвать себя. Она сказала, что позвонит еще раз, но не позвонила. Понятно? Второй звонок раздался в четверть четвертого. Звонил доктор-практикант Энтони Ривз из больницы «Мемориал» и сообщил, что говорит по поручению больного по фамилии Джордж Уолл, который был подобран в аэропорту с ранениями головы.

— В аэропорту в Вегасе?

— Да. Говорит ли это вам о чем-нибудь?

Я почувствовал большое облегчение на душе, потом сообразил, что мне надо выползать из кровати и отправляться в международный аэропорт и садиться в самолет.

— Вера, вы не закажете мне билет?

— На ближайший самолет до Вегаса?

— Точно.

— Был и еще один звонок вчера после обеда. Звонил мужчина по фамилии Мерсеро из службы дорожного контроля. Он сказал, что «ягуар» зарегистрирован на имя Лэнса Леонарда. Это тот самый актер, которого застрелили вчера ночью?

— Это уже попало в утренние газеты?

— Вероятно. Я-то услышала по радио.

— Что еще вы слышали?

— Больше ничего. Это был краткий бюллетень-молния.

— Нет, — ответил я на ее вопрос. — Это другой человек. Как, вы сказали, его фамилия?

— Я забыла. — Она была жемчужиной среди других женщин.

Около десяти часов утра я уже разговаривал с доктором Энтони Ривзом в комнате больницы в штате Южная Невада. Он работал в ночную смену в отделении скорой помощи и провел предварительное обследование Джорджа Уолла, которого привезли помощники шерифа. Они обнаружили его на посадочной площадке аэродрома «Маккарэн», где он бродил как невменяемый. У него была рассечена щека, пробит череп и, возможно, сотрясение мозга. Джордж нуждался в абсолютном покое, по крайней мере, в течение недели и может быть госпитализирован на целый месяц. Ему нельзя ни с кем видеться.

Было бессмысленно спорить с молодым доктором Ривзом, на чьих губах еще не обсохло молоко. Я отправился на поиски сердобольной сестры и, в конце концов, нашел невысокую рыженькую толстушку в белом колпачке медицинских работников Лос-Анджелеса, на которую произвел впечатление мой старый значок специального помощника шерифа. Под его воздействием она провела меня в отдельную комнату с надписью на двери «Посетители не допускаются». В комнате находился один Джордж, он спал. Я пообещал не тревожить его.